«Сумерки». Сага. Абсурд

13 мая главному сердцееду со стажем ака Роберту Паттинсону исполнилось 35 лет (юбилей получается). За свою недолгую, но успешную карьеру он смог примерить не один десяток ролей, перевоплощаясь то в юного волшебника, то в бесчестного священника, то в сумасшедшего смотрителя маяка. Никогда не знаешь, каким он предстанет в следующем фильме и чего от него ждать. Но самым известным (к сожалению, для Роберта) образом именинника остаётся роль загадочного вампира Эдварда, выжигающего своим взглядом жёлтых линз сердца всех поклонниц популярной саги. В честь праздника и затянувшегося ожидания его следующей картины наша редакция решила вспомнить, чем же так полюбились «Сумерки» всем подросткам прошлого десятилетия, кроме человека, пообещавшего уйти в порно, если Бэтмен провалится.

Если где-то найти запылившийся пульт, оттереть пару кнопок и неожиданно для себя включить телевизор (страх и ненависть зумеров в 21 веке), то там всегда можно будет найти марафоны двух столпов кинематографа: «Сватов» и «Сумерек». Пронзительная история о запретной любви стала символом десятилетия и взрастила не одно поколение мечтательниц, ждущих своего сверкающего на солнце героя.

Но стоит разобраться, что сделало одну из миллиона любовных мистических присказок про вампиров, оборотней, ведьм и прочих, не сущих, культовым произведением кинематографа. Ведь не мог же мир сходить с ума по одному лишь Роберту Паттинсону или Кристен Стюарт (впрочем, сомнительное утверждение) без какой-либо концентрации на самом сюжете. Тем более, чем тогда объяснить интерес к серии книг, которые легли в основу экранизации, если при их чтении единственным фактором вовлеченности можно было считать фантазию самих поклонников? Безусловно, не стоит отрицать тот факт, что книги, вышедшие в середине нулевых, со временем превратились в ностальгическое «читали в детстве», а их сюжет с годами все меньше стал нуждаться в каком бы-то ни было анализе. И все абсурдные противоречия оказались стерты, оставив приятное чувство чего-то родного и давно минувшего.

До такого феномена, которым стали книги Стефани Майер, вампиры воспринимались, как жуткие существа, чей рацион состоял из свежей первой отрицательной, а в лучших друзьях у них были летучие мыши и непроглядная ночь. Однако после первого знакомства с очаровательными Калленами образ вампира стал терять шарм устрашающего кровопийцы, сакральная романтизация уступила место гуманности, совестливости и чувству вины. Иными словами, чувствам, присущим людям. Они сократили дистанцию между выдуманными и реальными существами. Вампиры перестали восприниматься как потенциальная опасность, их стали любить, им стали сочувствовать, ими захотели стать.

Тем не менее, история Стефани Майер далека от классических готических романов XIX в., которые и познакомили нас (а точнее наших предков) с вампирами. Мало, кто видел в графе Дракуле своего будущего мужа до того момента, как человек без писательского опыта и уникального стиля, но с богатым воображением и желанием поделиться своими снами пришёл на рынок и перевернул представление обо всём мире нечисти. Если уж и говорить об оригинальности работы, то сейчас её назвали бы фанфиком, и то не очень хорошо прописанным. Хотя по опыту можно смело заявить, что качество письменного оригинала не всегда влияет на популярность продукта, в чём нас убедили нашумевшие франшизы «После» и «50 оттенков серого», изначально вышедшие из фанатских фантазий (последний, так вообще был написан по героям «Сумерек»).

В чём же заключается посредственность саги? Разрушая стереотипы о вампирах, собранные из всех предшествующих упоминаний, автор привносит свои детали в образы этих привлекательных убийц. Майер в своих книгах продолжает идею, что солнце – одно из главных оружий против вампиров, однако в собственном, изощрённом варианте. Вместо того, чтобы сжигать их кожу своими безобидными лучами, оно заставляет их блистать на свету, как самую драгоценную игрушку от бабушки на новогодней ёлке. Зачем? Очередной показатель романтизации. Да, солнце не причиняет физической боли, но уничтожает морально, выделяя не таких, как все, проклятых. Помимо чудо-кожи, вампиры становятся вегетарианцами – Каллены тому пример. Они сознательно воздерживаются от человеческой крови в угоду своим высоконравственным принципам, что в очередной раз ставит под сомнение их статус чудовищ, жаждущих утолить свой голод и использующих весь род человеческий в качестве закуски. Автор уверяет – вампиры безопасны, тоже в какой-то мере люди. Эдвард, в свою очередь, подливает масла в огонь своим непонятно откуда взявшимся желанием людской крови, контролировать которое просто невозможно рядом с ничего не подозревающей Беллой. В то время как девушка пытается понять, что с ней не так, Каллен буквально борется с собственным естеством, о чём не забывает ей напоминать чуть ли не в каждом предложении (чтобы она точно понимала свою значимость для него).

Тем не менее, помимо до отвращения сладкого романтизма влечение юного вампира всё же показывает очередной переворот стереотипов: несмотря на жажду крови Беллы, Эдвард противостоит своим потребностям (что станет новым штампом, обыгранным в «Выживут только любовники»). Пока Эдвард сдерживается, мисс Свон отчаянно пытается сначала обратить на себя внимание странного одноклассника, затем заставить его поступиться своими принципами ради неё, а после и вовсе взять замуж. С помощью этого приёма Майер ловко (и, скорее всего, неосознанно) меняет гендерные роли в привычной установке запретной любви, тем самым, создавая феминистический подтекст на месте, где вообще-то его даже не ждали. Поэтому привычное для XVIII-XIX вв. «до свадьбы ни-ни» играет новыми красками в руках 117-летнего вампира, жизнь которого и так складывалась из сплошного ожидания.

Примечательно, что для классической готики сам концепт брака является чуждым – многочисленные невесты Дракулы так и остались невестами, а влечение никогда не переходило в уют семейного очага. И это понятно, вампир – результат вытесненного сексуального влечения, символ запретного, но желанного. Совершенно иная ситуация в «Сумерках»: Эдвард Каллен, конечно, немного другой, но с лицом Паттинсона неизбежно переходит в модальность плюшевого мишки. Лев влюбился в овечку – звучит устрашающе, но от львов в XXI веке попахивает Симбой, а на охоте чаще можно встретить именно львиц. И даже сцена с Беллой, которая, став вампиром, первым делом побежала в горы заваливать пуму, в то время как Эдвард выбрал себе на завтрак Бэмби, вновь подтверждает определенное новаторство в работах Майер.

Ещё одним серьезным нарушением готического канона служит отсутствие личной драмы у главной героини, которая ожидаемо должна была пострадать если не от отношений с вампиром или свадьбы в 18, отказа от колледжа и, в целом, неповиновения, то хотя бы от превращения в хладнокровную убийцу. Однако единственное, что теряет Белла, это доверие Джейкоба, её друга детства, на полфильма, и тот не может закончить их отношения, ведь «запечатляется» (да-да, именно это делает) на дочке самой Беллы, Ренесми. Таким образом, наблюдать за жизненной историей главной героини становится не особо интересно – её преследует постоянная удача, близкие никогда не отворачиваются и всё складывается как нельзя лучше. И родственники новообретённые безоговорочно приходят на помощь, и родители поддерживают все решения, и собственная дочь остаётся жива, а её резкое взросление сразу воспринимается как норма, подумаешь, за год из младенца в подростка превратилась. Такое абсурдное и очень волшебное развитие событий напрочь отбивает веру в то, что Белла – обычный человек (по крайней мере, должна была им быть в первых 4-х частях саги), а какое-либо желание сопереживать её судьбе резко пропадает с осознанием напудренной идеальности сюжета. Поэтому как бы Майер ни пыталась передать трагичность отношений между вампиром и человеком, ей это не слишком удалось, ведь в главной героине той самой «человечности» оказалось ещё меньше, чем в самом Эдварде.

В экранизации франшизы тоже не обошлось без использования клише для передачи накала страстей и кинематографичности той или иной сцены. Многие зрители возмутились отсутствию эмоций у Беллы, странным взглядам Эдварда и, в общем, достаточно нестандартным реакциям и натянутым диалогам. Объяснить это довольно просто – целевая аудитория фильмов состояла из девочек, только ступивших в период пубертата. Все чувства и без того гиперболизированные в сценарии передавались порой откровенно наигранно, чтобы донести до них весь спектр эмоций героев. Поэтому, на первый взгляд, истинно взрослая трагедия о вечной любви превратилась в детскую сказку на ночь, в которой найти скрытые смыслы было так же сложно, как и выбрать, кого любишь больше – Эдварда или Джейкоба.

Основным источником серотонина и налёта драматичности является старый добрый любовный треугольник. В своих книгах Майер главную ставку делает на идею о прочности любви. Через призму чувств Беллы она задаётся вопросом: можно ли безоговорочно отдавать свою жизнь в руки убийцы, в природу которого заложено использовать тебя и твою артерию. На протяжении четырех книг и пяти фильмов мы наблюдаем за главным выбором в судьбе Беллы, значимость которого даже затмевает дилемму человек/вампир. Всё повествование, в целом, концентрируется на противостоянии Эдварда и Джейкоба за любовь одной девушки. Но со временем становится уместным вопрос: не «кто из них лучше для неё», а скорее «кто причиняет меньше вреда». За своим героическим желанием защитить Беллу от всех опасностей на свете (и даже от самой себя) оба героя начинают забываться, проявляя стандартные признаки абьюзивных отношений. Джейкоб, отвечающий на телефонный звонок Беллы и заявляющийся к ней на свадьбу с пламенной речью о несостоятельности её супруга. Эдвард, манипулирующий привязанностью юной девушки и следящий за её сном без её же ведома. Оба воспринимают такую сильную феминистическую фигуру как Белла в качестве вещи, хрупкой и бессознательной. Поэтому на протяжении пяти частей саги не ясно, пытается ли вообще Белла сделать выбор (бессмертная любовь в холодной постели с Эдвардом или отчаянные покатушки на мотоциклах с Джейкобом), или всё уже давно решено за неё.

Но сколько бы ни хотелось показывать пальцем, хлопать себя по лбу и всячески противиться, «Сумерки» всё ещё остаются одной из жемчужин подростковой культуры в шкатулке иконического кринжа. То ли преувеличенная жертвенность и непоколебимость любви, то ли идеально подобранные музыка и каст, но каждый тинейджер нулевых продолжает периодически отдавать дань своим увлечениям, пересматривая нежно любимую сагу. А день рождения её главного хейтера можно считать лучшим поводом для ностальгического марафона личного guilty pleasure. Но главное, никогда не забывать: мы все живём в сумеречном мире.