Рецензия на «Лето»
Любопытный феномен: почти каждый исторический или биографический художественный фильм в российском кино обвиняется в искажении фактов ещё до завершения его производства. Это произошло и с «Матильдой» Учителя, и с «Движением вверх» Мегердичева, и с «Довлатовым» Алексея Германа-мл., и с другими недавними игровыми картинами. Не обошёл подобный скандал и музыкальную драму Кирилла Серебренникова «Лето» про лидеров популярных в СССР рок-групп «Зоопарк» и «Кино» – Майке Науменко и Викторе Цое. Раскритиковал «Лето», а точнее черновой вариант сценария, основатель одного из старейших советских рок-ансамблей, «Аквариума», Борис Гребенщиков. Однако большинство, наверное, согласится, что очень часто жанр байопика оказывается только поводом, подспорьем для актуального авторского высказывания. А иначе зачем вспоминать людей, чья жизнь ушла вместе с целой эпохой? Но ушла ли эта эпоха, или её пережитки преследуют нас и по сей день? Что же касается аутентичности, то её стоит искать в документалистике. В художественном кино приходится считаться с авторской интерпретацией. Вроде бы очевидно, но, по всей видимости, далеко не каждому.
События в «Лете» происходят ещё до выпуска первого альбома Цоя (Тео Ю), его первой женитьбы и бешенной славы по всей стране. Пока что он обычный парень, который знакомится с уже более-менее состоявшимся музыкантом Майком Науменко (Роман Билык, известный как Рома Зверь). С гитарой на перевес, Цой поёт наброски своих будущих хитов Майку и всей его компании на пляже. Там же на Цоя с любопытством глядит и Наташа, жена Майка (Ирина Старшенбаум). Вскоре Цой станет бывать в квартире (зачёркнуто) в коммуналке, где живёт семья Науменко, будет ночевать у них, писать песни, вступит вместе со своей группой с первоначальным названием «Гарин и Гиперболоиды» в члены Ленинградского рок-клуба и только под занавес фильма начнёт записывать первый альбом в студии и познакомится с будущей женой Марьяной. Это будет в начале 80-х в Ленинграде.
«Лето» Серебренникова не пестрит судьбоносными эпизодами из жизни героев: они то ли не столько важны для фильма, то ли эквивалентны по значимости со всеми остальными событиями. Хотя можно ли вообще отнести «Лето» к жизнеописанию Цоя или Науменко? Нет, это скорее жизнеописание того духа свободы, который прорастал среди запретов и замков как подснежники, символизирующие пробуждение природы. Потому и песен в нём больше, чем диалогов, а слов меньше, чем музыки. У Серебренникова в фильме поёт душа. И если душа вымысел, то и «Лето» – фальшивка. Пускай сценарий написан по воспоминаниям Натальи Науменко, ставшей консультантом и автором идеи, разве ей можно верить? А может, она лжёт? Или лжёт Серебренников, которому продюсер Илья Стюарт предоставил первый вариант сценарного текста? Не вымысел ли окончательный сценарий Ильи и Лили Идовых? Разве им мы можем верить, что так всё в точности и было? «Ничего из этого не было! — ответит за всех персонаж-скептик, из раза в раз напрямую обращающийся к зрителям через экран. А потом он с горечью добавит: — А жаль».
Из-за Скептика вроде бы нарушается и темпоритм картины, и магия куда-то исчезает, однако вместе с тем фильм приобретает изящную театральность, свойственную только произведениям виртуозных сценических постановщиков. Зритель, бывавший хоть на одном спектакле Серебренникова, сразу поймёт, что «Лето» не типичный байопик, а нечто более существенное и безграничное. Как и «Кому на Руси жить хорошо» по Некрасову, как «Маленькие трагедии» по Пушкину, как «Обыкновенная история» по Гончарову и как «(М)ученик» по Майенбургу. Но ведь, скажем, Цой – лицо историческое, а не придуманный персонаж? Да, поэтому и личность его в мюзикле Серебренникова передана достоверным образом: мы видим застенчивого, неприметного человека, не только поющего и играющего на гитаре, но и занимающегося резьбой по дереву, и пишущего рисунки. Всё это известно и по документальным фильмам, и по свидетельствам современников. Но Серебренников, как настоящий художник, а не документалист, выстраивает собственный, альтернативный, эмблематический мир на основе драматургического триединства.
В этом мире герои и их исполнители меркнут на фоне изобразительности, музыки и режиссуры. Люди утопают в чёрно-белом пространстве картины, монотонном и несвободном для самовыражения. Образовавшемуся в Советском Союзе панк-движению здесь тесно, душно, некомфортно, скучно: на концерте в клубе ещё не попляшешь, плакаты не развесишь, во весь голос не покричишь. А порой так и хочется выбраться из переполненного троллейбуса через люк, закидать помидорами твердолобых мужиков в поезде, повеселиться, оторваться. «Этого никогда не было и не будет» – продолжает твердить Скептик, пока советская рок-молодёжь под западный драйвовый хит продолжает убегать от агрессивно настроенных дядек, у которых чуть ли не врождённый рефлекс на «песни врагов». В фильме Серебренникова же деления на своих и чужих нет и в помине, вот почему «Алюминиевые огурцы» и «Восьмиклассница» Цоя, «Сладкая N» и «Лето» Науменко ловко перемешиваются то с Игги Попом, то с Лу Ридом на протяжении двух динамичных часов. Правда, последние минут двадцать в ленте невыносимо медленные и бессодержательные – от них проще было бы избавиться, остановившись на внезапно появившемся цветном пейзаже моря с игривыми волнами и солнца, которое едва затянулось кучевыми облаками.
«Лето» Серебренникова настолько же политическая картина, насколько политично было само панк-движение в СССР. Там не носили транспаранты, не выкрикивали лозунги, не выступали против режима. Панк-рок в Советском Союзе сейчас хочется назвать первым признаком аномии, постепенно перерастающим в идейную революцию. Однако эти зачатки революционности мышления всё же помогли задышать людям по-новому. Возможность подышать кислородом попытался дать и сам Серебренников, но пока мы жадно глотаем воздух, режиссёр вот уже почти год сидит под домашним арестом в ожидании решения суда по делу «Седьмой студии». Сидя дома, он доделывал «Лето» и давал указания по телефону. Сейчас он художник, лишённый возможности творить, ставить спектакли, снимать кино. А что же дальше? А дальше снова только духота.
