Тим Рот устал, Тим Рот уходит: рецензия на «Закат», печальное кино о бегстве и одиночестве

В прокате фильм «Закат» мексиканского режиссера Мишеля Франко. О том, почему это уникальная картина об усталости, меланхолии и свободе, и почему Тим Рот – один из лучших актеров своего поколения, рассказываем в нашей рецензии.

Текст: Иван Киляков

Богатая семья наследников скотобойной империи отдыхает в дорогом отеле в Акапулько: частный пляж, эстетичные бассейны, посиделки до глубокой ночи и прочие признаки идиллии, которую нарушает неожиданный звонок. Элис (Шарлотта Генсбур) узнает о смерти матери и сразу же мчится в аэропорт. Уже пройдя контроль, Элис с двумя детьми-подростками вынуждена улететь без брата — Нил (Тим Рот) забыл паспорт и сдавленно обещает вылететь следующим же рейсом. Но после того, как сестра скрывается из виду, Нил берет такси, едет в не слишком опрятный отель, идет на пляж и продолжает отдых.

Режиссёр этого экзистенциального фильма Мишель Франко стал известен широкой публике после своего остросоциального триллера «Новый порядок», награжденного в Венеции. Его новая картина, вероятнее всего, разочарует почти всех поклонников таланта — даже в Венеции она прошла как аутсайдер фестиваля, что, конечно, объяснимо. Это тихое полуторачасовое наблюдение за разложением человека на фоне распада мира. Минимум диалогов, неравномерные всплески действия, общее чувство несправедливости и непонятный Тим Рот — зрелище, мягко говоря, на любителя. Но если вы из таких и настроитесь на странную волну этого кино — кровавую, как прибой в Акапулько, ускользающую, как некоторые оппозиционные частоты, — «Закат» покажется вам одним из лучших фильмов года. Им эта смесь «Постороннего» и «Смерти в Венеции», в общем, и является.

«Закат» распадается на две части, каждая из которых могла бы быть отдельным фильмом. С редким мастерством режиссёр переключается между жанрами, не меняя при этом ни локации, ни тона повествования — загадочного и слегка отстраненного. Как и герой Тима Рота Нил, который так и остается для зрителей «вещью в себе». Этот странный, как кажется, человек, не скорбящий о матери, бросивший сестру, бесцельно бродящий от отеля к пляжу и обратно, добровольно сведший свою жизнедеятельность к потреблению дешевого пива, предстает главной загадкой фильма, суть которой в том, чтобы отказаться от разгадывания. Приписывание Нилу мотивов — старых обид, новых желаний — занятие не просто безнадежное, но и убивающее смысл «Заката» — печальной картины об усталости человека и человечества.


«Закат» — один из тех фильмов, которые стоит прочувствовать, поэтому и рецензировать его — занятие сомнительное. Это как писать рецензию на неудавшуюся жизнь, несложившееся счастье, разбитое корыто. Корыто, конечно, разбито не буквально — напротив, ведерко с алкоголем, от которого Тим Рот не отходит лучшую часть картины, как раз-таки очень даже цело. Но во всем этом – в замусоренных пляжах; в кричащей от бессилия Шарлотте Генсбур; в съезжающих в кювет машинах; в капиталисте, отказавшемся от стиля жизни и в итоге как бы отказавшемся от жизни вообще – ощущается распад привычного мира. В меру неотвратимый, в меру привлекательный.

Конечно, «Закат» — бенефис Тима Рота, одного из самых анти-витальных актеров современности. В его вечно холодных глазах как бы написано, что зря все чего-то ждут, а если и дождутся, то не того, конечно, о чем мечтают. В этой картине он не просто играет, но уникально существует в кадре, от его лица не оторваться; его мимика завораживает; то, как он лениво потягивает пиво кажется ни больше ни меньше откровением, а такого поразительного слияния с пейзажем не добился даже Кристиан Бейл, как известно, сыгравший дюну в фильме «Дюна». Похожего эффекта от одного своего присутствия в кадре в этом году добился только Гари Олдман, но и то он больше и с выражением говорит, а Тим Рот даже и двигается не слишком активно, при этом все его реплики звучат так, будто он четвёртая жертва в фильме «Пятница, 13-е», то есть буквально: «More beer?» и «More beer». Оторваться, естественно, невозможно.

Из-за навязчивой склонности Франко к визуальным и смысловым параллелям в этом фильме всё рифмуется со всем: солнце — с раковой опухолью; смерть человека — с аномией общества и так далее. Вследствие этого велик соблазн толковать картину как политическое высказывание — мол, всматривание в Тима Рота это попытка изучить аморальность современной мексиканской политики. К этому располагает и личность автора, человека, волнующегося за судьбу родины, но это не то чтобы слишком просто — не так уж все-таки и просто констатировать хроническую усталость белого человека, закат Европы, гибельность капитализма, кризис маскулинности и прочие малоприятные тенденции современности — но поводом для всего этого парада признаний в собственной ничтожности может стать примерно сто фильмов в год, а экзистенциально-элегический «Закат» — товар штучный, как последняя бутылка пива в холодильнике на опустевшем пляже Акапулько.


Недостаток исключительно политической трактовки фильма и в том, что, как и всегда при подобных прочтениях, общее замещает частное, тоска подменяется гневом, сочувствие — осуждением, а от зрителя в итоге требуется быть не собственно зрителем, а прокурором. Конечно, разглядеть в созерцающем разложение Тиме Роте выразителя всех бед современной российской политики никто не мешает (хотя сам бы он, вероятно, удивился), как никто не запрещает и смешивать пиво с шампанским – через это, наверное, даже должен пройти каждый, но не обязательно же портить напиток каждый раз. Иногда одинокий, печальный, седеющий, уставший от жизни и боящийся смерти мужчина — это не метафора, а просто портрет. Это и стоит ценить.

Франко в этом контексте — автор чуть более тонкий, чем казалось по его прошлой картине. Его, безусловно, волнует политика, но в новом фильме он как бы предлагает не критиковать героя Рота, а побыть на его месте. Да, этот человек не то чтобы очень хорош, но кто, в сущности, хорош: то есть бессовестные белые капиталисты, конечно, так себе ребята, но монополии на грехи у них нет. Так что умеренно плохи в фильме почти все — оценивать их бессмысленно, осуждать еще хуже — ну да, нравственный закон в Акапулько (да и в мире) не поражает, но и звездным небом сейчас мало кого удивишь. Девятнадцатый век кончился; жизнь как умирание все приняли, но никто не понял; пиво на исходе, закат Европы уже наступил, смерть в Венеции тоже, посторонний еще мается, но скоро и он перестанет.