«Ваша всё равно как дети. Глаза видеть нету.» Рецензия на «Дерсу Узала» А. Куросавы

С 15 по 28 ноября в Москве проходит I Международный фестиваль архивных фильмов, в программе которого, к счастью, есть и не самые очевидные картины. Одна из таких — «Дерсу Узала» — поздняя сценарно-режиссёрская работа Акиры Куросавы. Снималась она японской командой кинематографистов совместно с «Мосфильмом» в СССР в 1975 году, и, как и многие фильмы Куросавы, до сих пор смотрится на одном дыхании. Гармоничное сочетание японской умеренности и русской размашистости придаёт фильму удивительную лёгкость, наполняя его жизнью и воздухом. И зритель, давно пресыщенный детальностью и нагруженностью сюжетов, жадно их впитывает. Об одной из многих граней советско-японских отношений — в нашей рецензии.

Автор: Елизавета Клеймёнова

Дерсу Узала — старик лет шестидесяти с чем-то, гольд (нанаец) по национальности и охотник по призванию. Ещё в молодости потеряв семью из-за эпидемии оспы, он ушёл жить в таёжные леса и учиться мудрости у самой природы. Это всё, что Дерсу смог рассказать о себе капитану Арсеньеву: учёный-этнограф повстречал старика у подножья сопки, когда вместе со своим отрядом совершал очередную экспедицию по Уссурийскому краю. Тем не менее, начало долгой и крепкой дружбы было положено.

В качестве основы для сценария Куросава выбрал довольно нетипичный, даже для себя, жанр литературного текста, а именно путевые заметки, или журнал путешественника. «По Уссурийскому краю. Путешествие в горную область Сихотэ-Алинь» и «Дерсу́ Узала́. Из воспоминаний о путешествии по Уссурийскому краю в 1907 году» — две книги авторства Владимира Арсеньева, в которых собраны его воспоминания о путешествиях на Дальний Восток и особенно — о дружбе с гольдом Дерсу. Выбор такого материала для создания двухсерийного фильма становится более понятным, если учесть писательский талант Арсеньева: поэтичность описаний вкупе с тонкостью наблюдений составляют очевидную художественную ценность для каждого, кто стремится исследовать мир природы и человеческой души. А Куросава точно из таких.

Исследование взаимосвязей между человеком и природой, между одним человеком и другим, оставалось неизменной темой в творчестве японского режиссёра. Однако если в «Расёмоне», например, природный ландшафт связан со сквозным мотивом непознаваемости мира, то в «Дерсу Узала» проявления могущества и своеволия природной стихии составляют вообще всё действие фильма. Более того, вода, огонь и ветер становятся полноправными героями картины. На концептуальном уровне это выражается в поведении Дерсу и его следовании языческим традициям: категория «люди» для него — это не только «ты да я да мы с тобой», а всё то, что несёт в себе жизнь, что способно и должно умирать; с костром или тигром он разговаривает так же серьёзно, как и с капитаном Арсеньевым; равным правом на существование и заботу он наделяет человека, оленя, ворона и муравья. Визуально эта идея взаимосвязи и взаимовлияния всего живого воплощается при помощи нескольких художественных приёмов. В частности, несмотря на неподвижность камеры, пространство кадра всегда заряжено движением: либо потоками воды и ветра, либо вспышками пламени, либо перемещениями лошадиных и человеческих тел. Эффект усиливает и широкоформатная плёнка, которая буквально раздвигает границы изображения и удлиняет горизонт. Помимо этого, при съёмке сцен эмоционального взаимодействия людей вместо смены нескольких кадров использовалась сложная композиция одного, и это позволяло мысленно объединять героев, которые физически находились в отдалении друг от друга. Любопытно также и то, что при просмотре фильма абсолютно теряется ощущение времени; в какой-то момент начинает казаться, что и в реальности героев оно отсутствует, по крайней мере, в реальности Дерсу. Приятно думать, что дитя природы не подвержено старости и увяданию, что его душа с годами не утрачивает чуткости, а сознание — ясности. И если бы Куросава был европейским романтиком, он бы убил преисполненного в своём познании Дерсу, драматично бросив его под колёса какого-нибудь бульдозера, и тем самым не нарушил бы покоя в душе зрителя. На радость ли человечеству или на горесть, но Куросава — это Куросава, а потому даже Дерсу Узала с возрастом теряет зрение и силы. Бульдозеры по нему всё-таки проедутся, но потом, уже после его смерти, случайной и довольно тривиальной. В начале первого фильма Дерсу ругает офицеров из отряда Арсеньева за то, что те не смогли отличить след ботинок китайца от следа русского: «Ваша всё равно как дети. Глаза видеть нету. Ваша тайга живи — сразу пропадай». В конце второй части охотник впервые стреляет мимо цели и понимает, что и сам уже не выживет в лесу. А когда беспомощный человек оказывается один на один с природой, через которую осуществляется мировая воля, то уже и не очень важно, беспечный ребёнок он или мудрый старик.

Заботливый Арсеньев перевозит друга к себе в город, где торжествует порядок и охраняет сон общественный договор. Дерсу там, конечно, душно и тоскливо, но семья Арсеньева всеми силами пытается вернуть старика к жизни. Отчасти им это удаётся, ведь именно у них в доме, возможно, впервые за очень долгое время Дерсу соприкасается, пусть сам и не вполне осознаёт это, с мудростью иного рода, нежели та, что была им почерпнута у природы. Эта мудрость — общечеловеческая. Сын капитана Арсеньева, «маленький капитан», — это то новое проявление жизни, которое для Дерсу за 40 лет выживания в тайге утратило свою значимость, но теперь обрело вновь благодаря дружбе — дружбе того, кто умеет слушать природу, с тем, кто умеет слушать людей. «Дерсу Узала» не говорит прямо, но наводит на мысль: признавать несовершенство мира всегда мучительно, но гораздо больше волевых усилий нужно для того, чтобы принять ограниченность своего сознания и попытаться вглядеться в мир глазами того, кто не является тобой. Удивительным образом в этой идее сплетаются две совершенно разные традиции, две совершенно разные культуры — русская и японская. Таким образом, через физику движения и взаимодействия Куросава выходит на метафизику познания. Да, человек не понимает язык природы, частью которой является, не понимает мир, в котором родился и умрёт; он не может выразить или даже осмыслить опыт собственной жизни. Но Куросава напоминает: пока один человек признаёт человека в другом, Солнце не пойдёт в обратную сторону, новое поколение не разрушит мироздания и двое не погибнут в снежную бурю посреди тайги.